"Немного любви",

Немного любви
Автор: Juxian Tang
Фандом: Trinity Blood
Пейринг: Леон/Хьюго
Рейтинг: PG
Саммари: Сиквел к "Черной луне". Отношения Хьюго и Леона глазами Уильяма.




- Итак, насколько я понимаю, Леон сломал ногу, - произносит Катерина. Уильям сдержанно кивает; впрочем, в его подтверждении она не нуждается. – Причем не на миссии, поскольку его помощь на миссии в последнее время не требовалась.

- А на тренировке, - с готовностью вставляет Вацлав.

- Отец де Ватто обучал его владению мечом, - считает нужным пояснить Уильям и осторожно добавляет. – Это крайней полезный навык, который может очень помочь в непредвиденных обстоятельствах.

- Неужели? Спасибо за информацию. А отец де Ватто обучал его владению мечом, несмотря на то, что Одуванчик находится в тюрьме, потому что...

- Продленный визит, - тут же отзывается Уильям. – Вы сами завизировали прошение, помните?

Это прошло не очень гладко: Катерина одаривает его ледяным взглядом.

- Я помню. И я также помню, что именно вы заявили, что, поскольку травма получена не на задании, для Акс нет причин платить за лечение, а счета может оплачивать отец де Ватто, который является косвенным виновником.

Уильям вздыхает и бросает косой взгляд на Хьюго, который по-прежнему выглядит так, словно его имя в разговоре ни разу не упоминалось.

- Ну да.

- И теперь отец де Ватто утверждает, что больничные счета превышают то, что он может себе позволить, поэтому он перевез Леона Гарсиа к себе.

- Это так. – Первые слова, произнесенные Хьюго. Пожалуй, Хьюго единственный человек, который холодностью может поспорить с Катериной, когда та желает быть холодной. И, пожалуй, из-за этого Катерина не очень любит общаться с Хьюго, а тем более, вступать с ним в прямую конфронтацию. Вот и сейчас, ее взгляд, способный до дна проморозить озеро Комо, обращается к Уильяму.

- Можно подумать, я не знаю, кто его надоумил, Уильям.

Тот только улыбается.

- Хотя, - задумчиво произносит Вацлав, - нам вряд и стоит бояться, что Одуванчик сбежит. Он ведь в гипсе.

Голос Катерины может резать сталь, как бумагу.

- Дело не в том, может ли он сбежать. Дело в том, что – удивительно, что мне приходится об этом напоминать – Леон Гарсиа приговорен к 800 годам тюрьмы.

- 780, - говорит Хьюго.

- Тюрьмы. А не развлечений. Есть такое слово – наказание.

- Ну, я сомневаюсь, что Леон именно так представляет себе развлечения, - сообщает Уильям. Катерина его игнорирует.

- Если есть необходимость, - говорит Вацлав, - его можно отправить обратно в тюремную больницу.

Уильям бросает взгляд на Хьюго. Лицо у того словно высечено из мрамора. Ни одной эмоции, как всегда. Безупречен и сдержан.

И бесконечно опасен – наносит удар без предупреждения.

Катерина сидит, опираясь щекой об руку; внезапно она кажется Уильяму печальной и разочарованной – словно весь разговор утомляет ее и является бессмысленным.

- Делайте что хотите, - наконец говорит она. Уильям чувствует, как сердце у него сжимается – как всегда, когда он видит ее такой усталой и одинокой. – На этот раз я закрою на это глаза. Одуванчик может оставаться там, где он есть, до выздоровления. Вся ответственность за любые возможные осложнения ложится на вас, отец Вордсворт.

Что ж, это можно назвать наименьшими потерями.

- Само собой разумеется, - от всей души подтверждает Уильям.

На выходе из офиса Катерины Хьюго задерживается.

- Спасибо. – Очень ровный, тихий голос – и только человек, который знает Хьюго так хорошо, как его знает Уильям, может почувствовать, сколько всего вложено в одно это слово.

- Не за что, не за что.

- Придешь к нам пообедать в субботу?

- Конечно, - отвечает Уильям.

* * *

И вот так в теплый апрельский вечер Уильям, с двумя бутылками вина, позвякивающими в бумажном пакете, забирается на верхний этаж старого узкого дома и стучит. Дверь распахивается почти мгновенно.

- Учитель.

- Привет.

Хьюго, в переднике и в косынке, прячущей волосы, выглядит удивительно по-домашнему и даже трогательно... несмотря на то, что закатанные рукава открывают Уильяму его собственную работу – самое совершенное его творение, как он втайне считает.

- Мм, вкусно пахнет. - Он принюхивается.

Хьюго не улыбается; но все-таки – Уильям замечает это - комплимент его кулинарным способностям доставил ему удовольствие.

- Подожди, пока ты попробуешь.

- Я немного рано, - Уильям протягивает пакет с вином.

- Через четыре минуты все будет готово.

- Проходи сюда, Профессор! – До него доносится голос Леона.

Хьюго тут же исчезает в кухне, а Уильям проходит по коридору и оказывается в залитой солнцем комнате. Окна выходят на запад, и сейчас все здесь, кажется, плавится в ослепительном предзакатном свете. Уильям отчаянно моргает, пытаясь привыкнуть к солнцу и хоть что-то разглядеть. Похоже, в отношении обстановки Хьюго склонен к минимализму – имеется разве что только необходимое.

И один из предметов мебели – диван – в данный момент занимает Леон, в кои-то веки тщательно, до синевы, выбритый. Кажется он как нельзя более здоровым и довольным собой – если бы не белый лубок гипса, скрывающий его ногу от пальцев до колена.

- Извини, что не встаю! – жизнерадостно заявляет он.

- Ну конечно.

Теперь, когда его глаза окончательно адаптировались к свету, Уильям видит, что все так и есть: большая, светлая и почти пустая комната так высоко, что сюда едва доносится шум с улицы. Ему нравится здесь. Нравится мысль, что Хьюго выбрал для себя именно такое жилье.

И нравится, что сейчас Хьюго здесь не один.

- Как Фана?

- Ничего, - сдержанно отвечает Леон.

- Виделся с ней?

- Да, Хьюго ее приводил сюда. – Тон у него довольно осторожный.

- И как?

- Ну... у нее характер, - Леон чешет голову, а потом с гордостью улыбается. – Вся в меня. Распишешься мне на гипсе?

- Конечно.

Уильям ставит свою роспись черным маркером, заметив росписи Вацлава, Фаны и еще кого-то, может быть, сестер. Хьюго, похоже, до такой ерунды не снисходит.

За стойкой, отделяющей гостиную от кухни, Хьюго гремит посудой, открывает и закрывает духовку, наполняя комнату умопомрачительным запахом. Уильям вздыхает.

- А я во всем этом с утра сижу, - жалуется Леон. – Голодный.

Хьюго слегка приподнимает бровь, но ничего не говорит.

- И что он готовит, ты знаешь?

- По-моему... по-моему, осьминогов в карамели, суфле из улиток и жареные бананы.

- Вовсе нет, - доносится до них голос Хьюго. – Картофельный пирог и запеченная рыба. Тебе понравится.

Через мгновение он появляется в комнате, накрывает стол белейшей скатертью, на которой в тот же миг появляются приборы, салфетки, бокалы.

- Я его просил, - обреченно произносит Леон. – Не надо скатерти.

- У нас гости, - твердо отзывается Хьюго.

Но Уильям видит взгляд Леона, которым тот следит за стремительными движениями Хьюго. Взгляд, полный одновременно гордости и нежности – почти как: "Посмотрите, как он умеет!"

- Готово, - произносит Хьюго, сдергивая косынку. Его волосы, освобожденные из плена, тут же закрывают пол-лица. Леон, кряхтя, усаживается на диване.

- Помочь? – осведомляется Уильям.

- Он вполне сам справится. Ему нужно двигаться.

- Не справлюсь, - обиженно заявляет Леон. Но справляется, допрыгивает на одной ножке до стула.

Пока Уильям разливает вино, Хьюго появляется из кухни с тарелками. Леон сидит, установив локти на стол, при всей своей крутости каким-то образом умудряясь выглядеть, как голодный щенок.

Уильям вспоминает, как, собираясь сюда, он не мог не признать себе, что слегка волнуется, как все пройдет. Уже много лет обстоятельства складывались так, что ему не удавалось по-настоящему провести время с Хьюго. Иногда ему казалось, что его понимание Танцора Мечей, в котором раньше он был почти уверен, утекает от него. А еще сильнее он сомневался, как все получится теперь, когда в жизни Хьюго произошли такие изменения...

Однако все оказывается куда проще, чем он думал. Да и вряд ли могло быть иначе, когда здесь Леон – Леон, рядом с которым всякая неестественность отношений рассеивается, как туман на ветру.

Уильяму нравится Леон – всегда нравился, несмотря на то, что он прекрасно знает, что тот сделал и на что способен. Но каким-то образом в глубине души Уильям скорее воспринимает это как несчастье, которое свалилось на Леона, чем как преступление – хотя Леон никогда не отрицал своей вины и готов ее искупить.

А главное – даже если бы не все это – Леон заслужил место в его сердце уже за одну недавнюю историю, когда Хьюго был так близок к тому, чтобы перейти грань – насколько это возможно.

Хьюго де Ватто сложный человек. Уильям, несмотря на всю свою привязанность к нему, никогда этого не отрицал. Можно было бы сказать, что социальные навыки у него на нуле – если бы Уильям не знал, что с теми, кто от него зависит, Хьюго всегда бывает вежливым и бесконечно терпеливым. С теми, кто выше его по положению, он просто не пытается свои социальные навыки применить. Один из лучших агентов Акс... который чаще других находится под угрозой взыскания. Уильям знает, что некоторые – особенно молодые сотрудницы – романтизируют Хьюго. Но даже они в итоге приходят к выводу, что с ним лучше не связываться.

Кажется, у Леона этого вопроса: связываться-не связываться – никогда не возникало. Он тут же начал себя вести с Хьюго так, словно они были знакомы тысячу лет. И каким-то образом это сработало. Хьюго мог смотреть на него своим ледяным взором – Леон этого попросту не замечал; или успешно делал вид, что не замечает. Трудно вести себя отстраненно с человеком, который считает тебя чуть ли не лучшим другом.

Уильям не знает, когда Хьюго стал чувствовать к Леону больше, чем симпатию, он уверен, что вряд ли это было легко и просто... но это случилось. И вот он здесь, с ними, на почти семейном обеде - один из очень немногих, кому они доверяют.

И Уильям рад.

Было время, когда ему приходилось напоминать себе, что Хьюго взрослый человек и больше даже не его ученик, хотя до сих пор предпочитает называть его "учитель" – и Уильям никак не может повлиять на его жизнь, пусть из самых лучших побуждений. Правда была в том, что Хьюго для него всегда будет учеником, и другом, и мальчиком, чей рассудок и саму жизнь Уильям когда-то спас. Сдержанный, холодный, обреченный на одиночество мальчик... Что если он навсегда останется один – Уильям не мог не думать об этом.

Но... Леон Одуванчик, кажется, обладал талантом проламывать любые стены.

Конечно, вряд ли кто-то из тех, кто знает Хьюго чуть хуже, заметил какие-либо изменения. Общаться с Хьюго все так же сложно. Но сейчас, когда они втроем сидят в гостиной, пьют вино, едят очень вкусную еду, приготовленную Хьюго, и разговаривают – Уильям знает: все действительно изменилось. Потому что он чувствует: Хьюго всегда помнит, что рядом с ним Леон – даже когда не смотрит на него.

Он и не смотрит – они вообще ведут себя совершенно корректно. Конечно, об их отношениях давно известно, Ватикан – не такое место, где такие секреты можно сохранить. Все всё знают, пусть даже они не переглядываются, не касаются друг друга украдкой, как иногда делают влюбленные.

Они просто – двое людей, которые друг без друга не были целыми. И кажется бессмысленным и жестоким разлучать их.

- Вот так он кормит меня каждый день, - жалуется Леон. – У меня появляется животик.

Хьюго слегка возводит глаза к небу; впрочем, когда Леон достает сигарету, его терпимости приходит конец.

- Вообще-то обед еще не закончен, Леон.

- Да ладно, Хью.

- Ничего, ничего, - вмешивается Уильям, доставая трубку. – Я тоже с удовольствием покурю.

- И если ты не будешь сокращать мое имя, я не буду сокращать твое.

- Зануда. – Но глаза Леона при взгляде на Хьюго сияют.

Его пальцы отбивают легкую дробь на столе, в нескольких миллиметрах от искусственной руки Хьюго, едва не касаясь ее – и то, насколько комфортно Хьюго чувствует себя при этом, для Уильяма самый важный признак того, как тесно они связаны.

Он помнит, как тогда, много лет назад, преследуя убийц своей семьи, Хьюго попал в беду. Акс арестовал одного из банды – тот торговался в течение недели, выторговывая себе лучшие условия... и Акс не сразу пошел на уступки. Уильям до сих пор чувствовует свою вину и бессилие – такие вещи не забываются.

Он помнит тот страшный день, когда они нашли Хьюго – в подземной камере, наполовину затопленной водой, прикованного к стене за лодыжки, страшно кашляющего – двустороннее воспаление легких. Его кожа... они сдирали с него кожу полосками. Но хуже всего были его руки. За лодыжки он был прикован потому, что его левая рука заканчивалась кровоточащим обрубком у локтя. В правой... все кости были раздроблены в кашу.

Врачи пытались спасти ему руку, действительно пытались... но уже практически нечего было спасать.

Уильям помнил, как приходил к нему в больницу – готов был дни там проводить, дожидаясь, пока Хьюго придет в себя. Они все тогда боялись, что он что-нибудь сделает с собой, когда поймет, что обе руки у него ампутированы. Но когда Хьюго открыл глаза – огромные, запавшие, жестокие глаза – то, что в них увидел Уильям, испугало его еще больше.

Он понял, что Хьюго выживет. И продолжит поиски. И умрет вместе с убийцами его семьи – если у него не будет другой возможности убить их.

Тогда Уильям начал рисовать. И через несколько дней, когда он пришел к Хьюго и поднес к его равнодушному обращенному вверх лицу свои рисунки, Хьюго сказал этим своим спокойным, учтивым тоном, который был похож на тонкий слой льда над адом:

- Что это?

- Это твои новые руки, - ответил Уильям.

А потом было мучительное конструирование, потому что Уильям знал, что не может согласиться на меньшее, что эти руки должны быть столь же совершенны, как настоящие – лучше настоящих. И еще более мучительный процесс, когда Хьюго учился владеть ими... и Уильям обучал его... и рядом с ним Хьюго, казалось, оттаивал.

Порой Уильям думал, что коль скоро его судьба сложилась так, что у него не будет детей... то Бог все же подарил ему этого – сына, ученика, любимого, сложного. Он отчаянно желал Хьюго счастья. И видел, как тот нарочно отталкивает людей – словно бьет на опережение: лучше оттолкнуть, чем дать себе привязаться к одному из них.

Но Леон... Леон оказался водой, которая пробила камень.

- Десерт, - объявляет Хьюго. Леон поворачивается к Уильяму и шепчет:

- Я больше не могу есть.

Хьюго приподнимает бровь.

- Это твое любимое - шоколадный торт.

- И кофе?

- И кофе. Тебе чай, Уильям?

Хьюго снова отправляется на кухню. Солнце село, и теперь комната в кругах света от круглых зажженных ламп. Леон закуривает и с опаской косится в сторону Хьюго, но тот ничего не говорит, ставит перед ним чашку с густым, сногсшибательно пахнущим кофе.

Хьюго научился варить для него кофе именно так, как ему нравится. Уильям думает, что, возможно, нет ничего в мире, что Хьюго бы не научился делать для Леона. Даже улыбаться чаще – этой крошечной, бледной улыбкой, которую только моргнешь – и пропустишь.

Еще некоторое время спустя он выходит на улицу, под темно-синее вечернее небо, и думает о том, как легко он может себе представить, что через - восемь? десять лет? – искупив свой срок, Леон выйдет из тюрьмы свободным человеком. Еще молодым человеком – ему будет около сорока. И Хьюго будет ждать его. И он вновь обретет свою дочь. Возможно, это совсем не будет просто, но Уильям твердо верит, что Леон справится и не отпустит ни одного из них из своей жизни.

И хотя он знает, что любая следующая миссия может оказаться смертельно опасной для одного из них или для обоих – или одержимый поиском своей сестры Хьюго снова поставит себя на грань безумия – он не хочет об этом думать. Он не будет думать об этом.

Лучше он будет думать – он поднимает глаза к освещенному окну мансарды – как там, убрав со стола, Хьюго подходит к дивану, на котором сидит соскучившийся Леон – и как Леон ловит его за талию и подтягивает к себе – и Хьюго, который мог бы справиться с Леоном без всяких усилий, не сопротивляется, даже когда его вульгарно опрокидывают на диван. И Леон острожным и страстным жестом отводит закрывающие пол-лица светлые пряди.

Гипс снимут через неделею. По крайней мере, у них есть еще эта неделя.